Вор

Сказка «Вор» А. Н. Афанасьева повествует о ловком воре Климке, который совершает различные кражи, например, барана, козла и лошади.

Вор (вариант сказки 1)

Жил-был старик со старухою; у них был сын по имени Иван. Кормили они его, пока большой вырос, а потом и говорят:

— Ну, сынок, доселева мы тебя кормили, а нынче корми ты нас до самой смерти.

Отвечал им Иван:

— Когда кормили меня до возраста лет, то кормите и до уса́.

Выкормили его до уса и говорят:

— Ну, сынок, мы кормили тебя до уса́, теперь ты корми нас до самой смерти.

— Эх, батюшка, и ты, матушка, — отвечает сын, — когда кормили меня до уса́, то кормите и до бороды.

Нечего делать, кормили-поили его старики до бороды, а после и говорят:

— Ну, сынок, мы кормили тебя до бороды, нынче ты нас корми до самой смерти.

— А коли кормили до бороды, так кормите и до старости!

Тут старик не выдержал, пошёл к барину бить челом на сына.

‎Призывает господин Ивана:

— Что ж ты, дармоед, отца с матерью не кормишь?

— Да чем кормить-то? Разве воровать прикажете? Работа́ть я не учился, а теперь и учиться поздно.

— А по мне как знаешь, — говорит ему барин, — хоть воровством, да корми отца с матерью, чтоб на тебя жалоб не было!

Тем временем доложили барину, что баня готова, и пошёл он париться; а дело-то шло к вечеру. Вымылся барин, воротился назад и стал спрашивать:

— Эй, кто там есть? Подать босовики^[1]!

А Иван тут как тут, стащил ему сапоги с ног, подал босовики; сапоги тотчас под мышку и унёс домой.

— На, батюшка, — говорит отцу, — снимай свои лапти, обувай господские сапоги.

‎Наутро хватился барин — нет сапогов; послал за Иваном:

— Ты унёс мои сапоги?

— Знать не знаю, ведать не ведаю, а дело моё!

— Ах ты, плут, мошенник! Как же ты смел воровать?

— Да разве ты, барин, не сам сказал: хоть воровством, да корми отца с матерью? Я твоего господского приказу не хотел ослушаться.

— Коли так, — говорит барин, — вот тебе мой приказ: украдь у меня чёрного быка из-под плуга; уворуешь — дам тебе сто рублей, не уворуешь — влеплю сто плетей.

— Слушаю-с! — отвечает Иван.

‎Тотчас бросился он на деревню, стащил где-то петуха, ощипал ему перья, и скорей на пашню; подполз к крайней борозде, приподнял глыбу земли, подложил под неё петуха, а сам за кусты спрятался. Стали плугатари вести новую борозду, зацепили ту глыбу земли и своротили на́ сторону; ощипанный петух выскочил и что сил было побежал по кочкам, по рытвинам. «Что за чудо из земли выкопали!» — закричали плугатари и пустились вдогонку за петухом. Иван увидал, что они побежали как угорелые, бросился сейчас к плугу, отрубил у одного быка хвост да воткнул другому в рот, а третьего отпряг и увёл домой.

‎Плугатари гонялись-гонялись за петухом, так и не поймали, воротились назад: чёрного быка нет, а пёстрый без хвоста. «Ну, братцы, пока мы за чудом бегали, бык быка съел; чёрного-то совсем сожрал, а пёстрому хвост откусил!» Пошли к барину с повинною головою:

— Помилуй, отец, бык быка съел.

— Ах вы, дурачьё безмозглое, — закричал на них барин, — ну где это видано, где это слыхано, чтоб бык да быка съел? Позвать ко мне Ивана!

Позвали.

— Ты быка украл?

— Я, барин.

— Куда же ты девал его?

— Зарезал; кожу на базар снёс, а мясом стану отца да мать кормить.

— Молодец, — говорит барин, — вот тебе сто рублей. Но украдь же теперь моего любимого жеребца, что стоит за тремя дверями, за шестью замками; уведёшь — плачу двести рублей, не уведёшь — влеплю двести плетей!

— Изволь, барин, украду.

‎Вечером поздно забрался Иван в барский дом; входит в переднюю — нет ни души, смотрит — висит на вешалке господская одёжа; взял барскую шинель да фуражку, надел на себя, выскочил на крыльцо и закричал громко кучерам и конюхам:

— Эй, ребята! Оседлать поскорей моего любимого жеребца да подать к крыльцу.

Кучера и конюхи признали его за барина, побежали в конюшню, отпёрли шесть замков, отворили трое дверей, вмиг всё дело исправили и подвели к крыльцу осёдланного жеребца. Вор сел на него верхом, ударил хлыстиком — только и видели!

‎На другой день спрашивает барин:

— Ну, что мой любимый жеребец?

А он ещё с вечера выкраден. Пришлось посылать за Иваном.

— Ты украл жеребца?

— Я, барин.

— Где ж он?

— Купцам продал.

— Счастлив твой бог, что я сам украсть велел! Возьми свои двести рублей. Ну, украдь же теперь керженского^[2] наставника.

— А что, барин, за труды положишь?

— Хочешь триста рублей?

— Изволь, украду!

— А если не украдешь?

— Твоя воля; делай, что сам знаешь.

‎Призвал барин наставника.

— Берегись, — говорит, — стой на молитве всю ночь, спать не моги! Ванька-вор на тебя похваляется.

Перепугался старец, не до сна ему, сидит в келье да молитву твердит. В самую полночь пришёл Иван-вор с рогозиным^[3] кошелём и стучится в окно.

— Кто ты, человече?

— Ангел с небеси, послан за тобою унести живого в рай; полезай в кошель.

Наставник сдуру и влез в кошель; вор завязал его, поднял на спину и понёс на колокольню. Тащил-тащил.

— Скоро ли? — спрашивает наставник.

— А вот увидишь! Сначала дорога хоть долга, да гладка, а под конец коротка, да колотлива.

‎Втащил его наверх и спустил вниз по лестнице; больно пришлось наставнику, пересчитал все ступеньки!

— Ох, — говорит, — правду сказывал ангел: передняя дорога хоть долга, да гладка, а последняя коротка, да колотлива! И на том свете такой беды не знавал!

— Терпи, спасён будешь! — отвечал Иван, поднял кошель и повесил у ворот на ограду, положил подле два березовых прута толщиною в палец и написал на воротах: «Кто мимо пройдёт да не ударит по кошелю три раза — да будет анафема проклят!» Вот всякий, кто ни проходит мимо, — непременно стегнёт три раза. Идёт барин:

— Что за кошель висит?

Приказал снять его и развязать. Развязали, а оттуда лезет керженский наставник.

— Ты как сюда попал? Ведь говорил тебе: берегись, так нет! Не жалко мне, что тебя прутьями били, а жалко мне, что из-за тебя триста рублей даром пропали!

Вор (вариант сказки 2)

Был старик со старухою, у них сын Климка. Думали-гадали, в какое мастерство отдать его учиться, и придумали отдать вору на выучку. Долго ль, коротко ль, скоро сказка сказывается, не скоро дело делается; жил Климка у мастера-вора, да и выучился воровать на славу; не ведал только, как у сороки яйца красть.

— Пойдём, — говорит мастер Климке, — я покажу тебе, как у сороки яйца крадут. Показал бы я тебе, как штаны с живого человека снять, да сам не умею!

Вот полез мастер на дерево; яиц у сороки украсть не удалось, а Климка штаны с него стибрил.

— Нечему мне тебя учить, — говорит мастер Климке, — ты сам меня научишь!

‎Пришёл Климка к отцу, к матери и стал кормить их своим мастерством. Что ни увидит — так в избу и тащит; повесят ли бабы сорочки сушить, станут ли холсты белить — он всё к рукам приберёт. Собрались крестьяне миром и пошли жаловаться барину:

— Появился-де вор Климка, богатых мужиков разорил, а бедных совсем оголил.

— Что ж вы, дурачьё, его не изловите?

— Не такой вор, батюшка! Так востёр, так хитёр, что, кажись, из-под птицы яйца выкрадет!

Захотелось барину попробовать Климовой удали, велел позвать его. Пришёл Климка.

— Можешь ли украсть у меня барана?

— Могу!

‎Вот барин и наказал пастухам беречь баранов от Климки-вора. Пастухи погнали стадо в поле, а Климка-вор забежал вперёд, сделал петлю, да такую хитрую, что повиснуть на ней можно, а удавиться нельзя, взлез на берёзу и надел на шею петлю, будто повесился. Как увидали его пастухи — и беречься перестали. А Климка соскочил с дерева, забежал опять вперёд, взлез на осину и зацепил верёвку на шею. Подошли пастухи, глядь — Климка-вор и здесь висит! Один пастух говорит:

— Климка на осине повесился!, — а другой говорит:

— Врёшь, это не он; Климка на берёзе повесился!

Спорили-спорили и побились об заклад; побежали смотреть, кто повис на берёзе? Тем временем Климка соскочил с дерева, барана за рога да в кабак. Наутро призывает барин Климку:

— Ты украл барана?

— Я.

— Где же он?

— Продал.

— А деньги где?

— Пропил.

— Украдь же теперь у меня шкатулку с деньгами.

— Изволь!

‎Барин взял шкатулку, нарочно у окна поставил, себе ружьё достал, а лакеям дал сабли:

— Пускай-ка сунется, мы его примем по-своему!

Ночью Климка-вор украл козла, поднял окно, просунул в горницу козлиную голову и тычет прямо на барина. Барин и лакеи думают: сам чёрт лезет; пороняли ружьё и сабли и попадали со страстей на пол, а Климка за шкатулку, да и был таков! Наутро призывает барин Климку:

— Ты унёс шкатулку?

— Я.

— Где ж она?

— Разломал.

— А деньги где?

— Промотал да пропил.

— Теперь украдь у меня лошадь.

— Изволь!

‎Наказал барин конюхам беречь лошадь пуще своего глаза: одному велел за хвост держать, другому за повода, третьего верхом посадил, ещё двух у дверей поставил с дубинами. Климка надел барское платье, и только стемнело — пошёл в конюшню.

— Вы здесь, ребята? — закричал Климка и голос свой переменил — точь-в-точь как у барина.

— Здесь, — отвечают конюхи.

— Небось озябли?

— Озябли, барин!

— Ну вот погрейтесь, я принёс вам водки, только смотрите, стеречь хорошенько!

— Рады стараться!

Напоил Климка всех конюхов допьяна; верхового посадил на слегу^[4], который за повода держал — тому дал верёвку, который за хвост — тому пук соломы, а что у дверей стояли — тех за волоса скрутил друг с дружкою; сам вскочил на лошадь, приударил плёткою — и след его простыл.

‎Утром приходит барин в конюшню: лошадь украдена, а конюхи спят с похмелья. Как прикрикнет, затопает ногами — что тут было только! Один конюх со слеги упал, все кишки отбил; другой спросонок забормотал: «Стой, одёр! Тпррру!» А двое, за волоса связанные, потянулись в разные стороны и давай рваться, давай угощать друг друга тумаками да подзатыльниками. Плюнул барин и послал за Климкою.

— Ты украл лошадь?

— Я.

— Где ж она?

— Продал.

— А деньги где?

— Промотал да пропил.

— Ну, чёрт с тобой!

Вор (вариант сказки 3)

Жил барин именитый, у него был крестьянин Каныга, по прозвищу Лыга; сам барин так его прозвал за то, что дюже много облыгал^[5]. Вот посылает барин:

— Призовите, — говорит, — ко мне Каныгу-Лыгу.

Лыга пришёл.

— Ну что, Каныга! — говорит барин. — Сказывают, ты дюже фастаешься, что ты хитёр на разные этакие проворные дела. Уведёшь ли ты крестьянских лошадей?

— Уведу.

— Врёшь! Я вот пошлю семьдесят пять подвод с просом на мельницу; ежели ты уведёшь, так дам тебе, — говорит, — тысячу рублёв.

— Ладно, барин, только дайте задатку.

— Изволь!

Вынул трёхрублевую и отдал.

‎Вот отправил барин семьдесят пять возов с просом на мельницу; мужики поехали через бор. А Лыга-то впереди их поспел да в бору поперёк дороги на лежнях^[6] быдто повесился. Один мужик подходит:

— О, — говорит, — да это Лыга! Что ты тут делаешь?

Он молчит. Вот тот возьмёт — хлопнет его кнутом, другой возьмёт — хлопнет, он все молчит, как мёртвый какой! Поехали дальше, а Лыга-то рысью успел вперёд взять, да на дороге опять и повесился. Как мужики-то подъехали, один и говорит:

— Ба! Да это никак Лыга?

А другой говорит:

— Нет, не он! Лыга там позади остался.

— А давай об заклад, что он.

— Давай!

Вот ударились об заклад.

— Ну, — говорят, — пойдем взад — посмотрим; мы ещё недалече отъехали.

‎Пошли двое, а за ними и все побегли. Лыга, увидавши, что мужиков нет, а подводы тут, взял отвязался и погнал подводы ближнею дорогою к себе на двор. Мужики приходят: нет ни возов, ни лошадей. Послали своего старосту доложить барину, что так и так: все подводы пропали.

— Эх, — говорит барин, — верно это Лыга, сучий сын, проказит! Ступай к нему да возьми всё назад.

Староста пришёл к Лыге:

— Что, у тебя подводы с просом?

— У меня.

— Барин велел назад взять.

— Пускай-ка наперёд тысячу рублёв пришлёт!

Вор (вариант сказки 4)

Жил старик со старухою; народился у них сын Матроха^[7], стал подрастать, стала мать говорить старику:

— Поведи сына, отдай куда-нибудь в науку!

Старик собрался и повёл сына в город; идут они дорогою, и попадается им навстречу мужик:

— Здорово, старичок! Зачем идёшь, куда путь держишь?

— Да вот, родимый, сына в город веду, в науку отдавать хочу.

— Отдай его мне, добру научу.

— А ты какому мастерству знаешь?

— Я — ночной портной: туда-сюда стегну, шубу с кафтаном за одну ночь сошью.

— Ах, родимый, мне такого и надобно, — говорит старик, и отдал ему сына.

Как воротился домой, старуха спраша́ет:

— Ну что, старик?

— Слава тебе господи! Отдал сынка к ночному портному в ученье, да ещё какой мастер выискался: туда-сюда стегнёт, за одну ночь шуба с кафтаном явится!

— Ну, ладно, — говорит старуха, — дай бог, чтоб наука впрок пошла!

‎Ночной портной привёл Матроху к себе в дом, дождался вечера и говорит ему:

— Ну, теперь пойдём на раздобытки!

— Куда? — спрашивает Матроха.

— Да есть у меня на примете вдова; заберёмся к ней да пообчистим клети.

— Эх, ты! Вдова — бедный человек, у ней все трудовое; пойдём лучше к богатому генералу.

— И то дело!

Вот и пошли; Матроха захватил с собой целую вязку соломы, и как только подошли к генеральскому дому, сейчас обернулся в солому, перепрыгнул через забор и подкатился прямо к крыльцу. Стоят два дворника; один говорит:

— Вишь, солома катится!

А другой:

— Пускай катится, где-нибудь да остановится; завтра утром уберём.

‎Матроха выждал время, выскочил из соломы и забрался в хоромы; нашёл генеральский халат и фуражку, нарядился, вышел на крыльцо и крикнул дворникам:

— Что, ребята, холодно нынче?

— Холодно, ваше превосходительство.

— А про воров не слышно?

— Нет, ничего не слыхать.

— А коли не слыхать, так ступайте себе с богом спать.

Дворники ушли в кухню, а Матроха отпёр ворота, впустил своего учителя, и принялись вдвоём за работу: стали замки ломать, амбары вычищать; забрали всё, что получше, да и были таковы! Дошло до дележа; ну, знамое дело — не поладили, не захотел Матроха быть под началом и воротился к отцу, к матери; стал он красть-воровать, на все стороны обирать; пошла об нём слава по всему околотку.

‎Присылает к нему генерал и говорит:

— Сказывают про тебя, что ты славный вор! Покажи своё мастерство, украдь моего лучшего вороного коня; если украдёшь — плачу тебе сто рублёв, а на воровстве попадёшься — твоя спина в ответе. Согласен?

— Согласен, отчего не украсть.

— Когда ж воровать придёшь?

— Да зачем откладывать? Нынешнюю ночь приду.

Генерал собрал конюхов и накрепко приказал беречь: одного посадил верхом на коня, другому велел за узду держать, третьему за хвост, а двух у дверей поставил.

‎Матроха тоже не промах, себе на уме; купил ведро водки, поставил у самой конюшни, обвертелся-обвязался соломою и лёг возле.

— Братцы! — говорит один караульщик. — Надо обойти кругом конюшни да поглядеть, не видать ли вора?

— Ну что ж, поди, погляди; у дверей пока один постоит.

Вышел караульщик и стал присматриваться; видит — солома валяется, поднял всю связку и снёс в конюшню.

— Вишь, — говорит, — прибрать позабыли!

Потом усмотрел полное ведро водки.

— Верно, — думает, — кто-нибудь из кабака унёс да здесь припрятал: добро ж, мы и сами с усами, сумеем выпить!

Притащил ведро в конюшню:

— Братцы! Бог находку послал.

Выпили конюхи по стакану — хорошо, выпили по другому — ещё лучше, и давай пить-опорожнять дочиста; напились пьяны и заснули как убитые.

‎Матроха только этого и ждал, вылез из соломы и принялся за работу; обрезал у лошади и хвост и повода; конюха, что верхом сидел, снял вместе с седлом и посадил на перекладину, отворил ворота и увёл коня. Ранёхонько утром проснулся генерал и бросился поскорей в конюшню; смотрит — дверь растворена, караульщики спят: один держит обрезанные повода, другой — обрывок лошадиного хвоста, третий на перекладине очутился, а лучшего вороного коня как не бывало.

— Ах вы, мошенники! — закричал на них генерал; караульщики разом проснулись от его грозного голоса, пали на колени и повинились в своей вине.

‎Пошёл генерал к старику на двор; а старик сидит у ворот на завалинке, греется на солнышке.

— Здорово, старик! Что твой сынок?

— Мотрошит помаленьку; вот нынешню ночь коня привёл — такого славного, видного!

— Экой плут! На, отдай ему сто рублёв да скажи, чтоб ухитрился, украл у меня весь прибор со стола; коли украдёт — другую сотню пожалую, а нет — так спиной расплатится!

— Хорошо, — говорит, — скажу.

‎На другой день собрались к генералу гости; а Матроха выпачкал себе рожу сажею, привязал к голове бараньи рога, забрался в генеральские хоромы и залез за печку. Только стали гости за обед садиться, он как выскочит, как побежит по горницам. Гости за ним, генерал за гостями, слуги за генералом. «Чёрт, чёрт!» — кричат все в один голос; шум, гам, беготня в доме, а старик, по уговору с сыном, бросился из передней прямо к столу, забрал весь прибор и унёс к себе.

‎Воротился генерал, глядь — не видать на столе ни ложки, ни плошки! И чёрта не поймал и прибор потерял. Пошёл к старику на двор; опять сидит он на завалинке да греется на солнышке.

— Здорово, старик! Что твой сынок?

— Слава богу, мотрошит помаленьку; вот сейчас притащил целый ворох блюд, ножей да ложек; будет на чём пообедать!

Заплатил генерал сто рублёв и не захотел больше ведаться со стариковым сыном.

Вор (вариант сказки 5)

У барина был старик-слуга, такой верный, что всем домом один управлял; а сын его Климка не в батьку пошёл, с малолетства воровать научился. А ему ли не было холи и воли? Отец водил его, словно ягодку, в красной рубашке, в новых сапожках. Так нет, нечестивого дарами не удари́шь.

— Пойду, — говорит, — батюшка, уведу вола.

— Не ходи, каналья! Тебе там голову сорвут.

Не послушал Климка отца, пошёл воровать. Гонят хохлы гурт. Климка выглядел-высмотрел, забежал вперёд, не пожалел нового сапога снял с ноги и бросил на дороге; сам за куст спрятался. Хохлы увидали сапог:

— Эх, жаль, что один! Кабы, — говорят, — пара таких сапогов, надел бы их и стал паном.

Поговорили, сапога не подняли и погнали скотину дальше. Климка рад услужить, забежал вперёд, снял другой сапог и кинул на распутье. Хохлы увидали, обрадовались и пустились все за прежним сапогом. А Климка не плошает, дело в его руках огнём горит: отвязал пару волов — и поминай как звали!

‎— Худо, худо делаешь, — говорит отец, — скажу барину.

Сказал барину под веселый час. Климку позвали.

— Ты, Климка, говорят, вор?

— Вор, сударь!

— Ха-ха-ха! Украдь же у меня стоялого жеребца.

— Украду, только чур не отнимать.

— Не отниму!

Барину потеха, что Климка-мальчишка вор! Над жеребцом поставили большой караул: два человека за узду держат, два — за хвост, четверо — за ноги, один верхом сидит, да двое у дверей торчат; всех сторожей было одиннадцать.

— Смотрите, ребята, не спать, не зевать! — говорил барин. — Придёт Климка воровать — ловите; уж мы его проучим, зададим ему баню!

‎Пришла ночь, пришёл и Климка; взлез на крышу, проломал дыру, спустил в конюшню бочонок вина на оброточке^[8], бочонком помахивает, сторожей подразнивает.

— Братцы, — говорят караульщики, — что-то хорошо пахнет! Кажись, бог клад посылает; дураки же мы будем, коли не сумеем взять его.

Один за другим стали к бочонку прикладываться, зелена вина натягиваться; натянулись так, что и руки опустили и носы повесили. А Климке того и надо; он тут как есть! Зачал распоряжаться по-своему: верхового снял — на колоду посадил, которые за ноги держали — тем в руки по палке всунул, которые за хвост — тем трёпаной пеньки дал, а которые за узду — тем по верёвочке, опростал повода и вывел коня, сел на него молодцом и очутился под барским крыльцом.

— Ах, ах! Где мои наглядчики, где караульщики?

Пошёл барин на конюшню пытать, а они словно дурни спят, ещё не очнулись спьяна.

— Ну, Климка, твоё счастье, твой конь! Украдь же ты у меня погребец^[9].

— Украду, только не отнимай.

— Не отниму!

‎Климка взял лопату и заступ, пошёл на кладбище, вырыл мертвеца и сготовился на дело; а барин собрал-снарядил караул с вилами, стрелами, дубинами: глянуть, так страшно! Посадились все караульщики в круговину, погребец поставили в середину; сидят, чубом не тряхонут, глазом не моргонут, хозяйское добро берегут. Пришла полночь, в окно кто-то стук-стук! Поднялись дубинки, натянулись стрелы, уставились вилы. Показалась голова, лезет человек, а то Климка-вор суёт в окно мертвеца; сейчас напали на того мертвеца караульщики, изрубили-искрошили в пирожное тесто. Пошли доложить барину, что Климку убили, на куски искромсали, да погребец грудью отстояли. Барин за то ни похвалил, ни пожурил, а по Климке, видно, не много тужил. Тем временем Климка-вор унёс погребец и завалился спать.

‎Вот на другое утро понадобился барину погребец, приказал подать; слуги побежали, хвать — тут был, да нету! «Что за притча!» — думает барин; смотрит — а Климка в дверь.

— Ты унёс погребец?

— Я.

— Как же ты украл его?

— Как бы ни украл, да украл, про то я знаю.

— Ну, удалец! Этак ты, пожалуй, у меня барыню украдёшь?

— Украду, только без выкупу не отнимай.

— Дело! А коли не украдёшь, знай наперёд: велю тебя повесить.

Согласились. Оградил барин барыню нянюшками, мамушками, красными девушками; сам над нею день и ночь сидит, в её очи глядит, каждый шаг назирает, каждый след охраняет. Украсть трудновато!

‎Случилась барину нужда лесным путём проезжать. Климка забежал вперёд, развешал по деревьям колокольчики; сам взял взлез на ближнюю осину, надел на шею петлю и повис вверх ногами. Едет барин с барыней, увидал, что Климка на осине качается, и говорит:

— Ах, боже мой! Да ведь это Климка-вор повесился! Видно, моего гнева испугался, что до барыни не добрался. Жаль Климку!

А колокольчики в лесу динь, динь!

— Малый! Это что за звон? Поди, погляди!

Сперва пошёл один малый, там другой, третий, и разбрелись все в разные стороны — никак толку не доберутся.

‎Выскочил сам барин и пустился в лес; а Климка того и ждал, спрыгнул с дерева, подбежал к коляске и вмиг очутился на козлах; приударил коней по бедрам и покатил себе… Барин пришёл назад — нет ни барыни, ни Климки на дереве, только пыль по дорожке вьётся! Догадался и воротился пешком домой. Велел позвать Климку:

— Ты украл барыню?

— Я.

— Отдай назад!

— Нет, барин, шалишь! Не на то воруют, чтоб назад отдавать. Выкупи — твоя будет.

— Что возьмёшь?

— Коробочку серебра.

Барин согласился. Климка вырыл яму, поставил на неё коробку, да в коробке-то дно продырявил. Барин сыпал-сыпал, яма не насыпается, Климка, барыней не меняется. Надоело барину сыпать, опостылел ему Климка, велел бросить его в море.

‎Зашили раба божия в куль, положили на бережок, пошли искать камень на шею; а Климка-вор в куле катается, громким голосом разливается:

— Сударе бояре! Явите божию правду; на воеводство меня посылают, судить-рядить заставляют, а я воеводою быть не гожусь!

Проходил мимо какой-то боярин, вслушался в эти речи, подошёл и спрашивает:

— Что ты говоришь, братец?

— На воеводство меня посылают, судить-рядить заставляют, а я воеводою быть не гожусь!

— Пусти меня на своё место; лезь вон!

Забрался боярин в куль, уж считал себя за воеводу — да попал в воду; а Климка вышел на простор, загулял вольным казаком, кутил-мутил, пока буйну голову сложил.

Вор (вариант сказки 6)

Живал-бывал Наум. Вздумал Наум воровать идти. Пошёл один; попался ему навстречу Антон.

— Ты куда, Наум?

— Взбрело мне на ум воровать идти; а ты куда, Антон?

— Я сам думаю о том!

— Ну так пойдём вместе.

Вот и пошли двое; идёт навстречу Влас, спрашивает их:

— Ты куда, Наум?

— Да взбрело мне на ум воровать идти.

— А ты, Антон?

— Я сам думаю о том!

В свой черёд и они спрашивают:

— Ну а ты куда, Влас?

— Я давно поджидаю вас!

Вот пошли все вместе и держат такой совет: «Куда ж нам воровать идти? Если к попу — у попа деньги трудные^[10], если к купцу — у купца то же самое; пойдёмте-ка к судье, у судьи деньги нетрудные». Пришли к судье; у него ворота заперты, а собаки злющие.

— Нет, видно, сюда не проберёшься! — стали говорить Антон с Власом.

— Вот ещё! — сказал Наум. — Притащите соломы, заверните меня да спустите за ограду; я вам ворота отопру.

‎Сказано — сделано. Завернули Наума в солому и перекинули за ограду; он покатился прямо к кладовой, достал оттуда мешок муки, насыпал в корыто, развёл-замесил на крепком вине и поставил собакам. Собаки бросились на месиво; до того нажрались, что ни одна и с места не может сойти. Наум взял перевязал всех собак хвостами по паре и повесил на ограде, потом отворил ворота, впустил товарищей, и пошли они замки ломать да амбары обчищать. Много набрали всякого добра. Стали добычу делить; всё поделили, остается енотова шуба, как с ней быть? Наум говорит:

— Шуба мне следует; я выдумал и собак окормить и ворота отворить.

— Нет, брат, жирно будет!

— Коли так, я пойду к судье; он горазд судить и рядить; пусть-ка нас рассудит!

‎Вот пошёл Наум в комнаты, а Влас да Антон стали под окно слушать. У судьи совесть-то нечиста, так ночью не спится.

— Это ты, Иван? — спрашивает судья.

— Я, — отвечает вор.

— Расскажи-ка мне сказочку.

— Пожалуй, скажу: живал-бывал Наум, взбрело ему на ум воровать идти… — и начал рассказывать всё дело, как было; дошёл до того, как они трое за шубу поспорили, и говорит:

— Сам рассуди, кому шубу взять?

— Кому? Да, разумеется, Науму.

— Мне и самому то ж думается!

— Что ж дальше-то было?

— А дальше спать пора! — сказал Наум и ушёл из комнаты. Приходит к своим товарищам:

— Ну что? Чай, сами слышали, кому шуба следует!

— Мы и не стоим теперь за неё, возьми себе и владей на здоровье! — отвечали Антон и Влас.

После того распрощались и пошли в разные стороны, а судья остался с пустыми амбарами и без шубы.

Вор (вариант сказки 7)

Жил-был мужик; у него было три сына. Повёз отец большого сына в лес; возил его, возил, вот парень увидал берёзу и говорит:

— Батюшка! Если б сжечь эту берёзу на уголья, завёл бы я себе кузницу и пошёл молотком постукивать да денежки выколачивать.

— Ну, — думает мужик, — в этом сыне будет прок!

Потом взял середнего сына и завёз в лес; увидали они большой дуб, и говорит сын отцу:

— Батюшка! Если б срубить этот дуб, стал бы я плотничать, топором деньги зарабатывать.

— Слава богу, — думает мужик, — и в этом прок будет!

Опосля взял меньшого сына Ваньку; возил его, возил по́ лесу — Ванька всё молчит, ни единого словечка не проронит; только выехали они из лесу — ведут мясники корову.

— Батюшка, — говорит сын, — как бы украсть эту корову?

— Э, да ты этакой! — отвечает отец. — Ступай же от меня, куда сам знаешь! Видно, ты — не кормилец мне.

— Ну что ж! Коли гонишь, я себе дядю найду.

‎Долго ли, мало ли искал он, и нашёл-таки дядю.

— Возьми, — просит, — меня в товарищи.

— Возьму, — говорит в ответ названый дядя, — если украдёшь из-под дикой утки яйца, да так украдёшь, что она и не услышит и с гнезда не слетит.

— Экая диковина!

Вот отправились они вместе, нашли утиное гнездо и поползли к нему на брюхе; пока ещё дядя подкрадывался, а парень уж все яйца из гнезда повыбрал, да так хитро, что птица и пером не шевельнулась; да не только яйца повыбрал, мимоходом у названого дяди из сапог подошвы повырезал.

— Ну, Ванька, нечему тебя больше учить, ты и сам большой мастер!

С той самой поры начал Ванька воровством промышлять: что ни попадёт под руку — всё тянет!

‎Собрались горожане, люди торговые, посадские, пришли к королю и стали челом бить:

— Такой-де вор проявился, что берегись — не убережёшься, сторожись — не устережёшься; захочет — среди белого дня разденет до нитки!

Приказал король призвать к себе вора.

— Правда ли, — спрашивает у него, — будто ты такой хитрый вор, что берегись — не убережёшься, сторожись — не устережёшься?

— Правда, ваше королевское величество!

— Коли так, уведи у меня жеребца из конюшни; украдёшь — помилую, а не украдёшь — мой меч, твоя голова с плеч!

— Украду, ваше королевское величество!

‎Король нарядил на конюшне строгий караул; а вор Ванька дождался вечера, переоделся, чтоб его не спознали, взял бочонок с водкою, притворился пьяным, и идёт через королевский двор, идёт-шатается, из стороны в сторону качается. Увидали его конюхи:

— Эк нализался! Чуть на ногах стоит!

— Стой, братцы, — говорит один, — ведь у него бочонок-то с вином; давайте зазовём его к себе да поделимся винцом; веселей сторожить будет.

— И впрямь так! — закричали другие; тотчас подхватили вора под руки, привели в конюшню:

— Оставайся, брат, с нами; куда тебе идти! К завтрему проспишься и пойдёшь домой.

‎Ванька повалился на солому и захрапел, будто совсем спит. Тут конюхи стали к бочонку прикладываться; осушили весь до дна, опьянели, попадали наземь и крепко заснули. А вор тому и рад, отвязал королевского жеребца и увёл к себе. Наутро хватился король — нет любимого коня. Послал за Ванькою:

— Ты увёл жеребца?

— Я, ваше величество.

— Хорошую шуточку сшутил ты; ну, эту шутку я тебе прощаю, только уходи поскорей из моего царства, не то, добрый мо́лодец, несдобровать тебе!

Вор (вариант сказки 8)

В некотором царстве стояла небольшая деревня; в этой деревне жили два брата; один помер, и остался после него сын — записной вор Сенька Малый. Уж куда-куда ни отдавал его отец в науку — всё не вышло толку.

— Что ж ты не учишься? — спрашивают, бывало, у него отец с матерью. — Али целый век хочешь дураком изжить?

А Сенька так и брякнет в ответ:

— Коли хотите вы от меня хлеб-соль видеть, отдайте воровству учиться; другой науки и знать не хочу!

Вот как помер отец, Сенька Малый не стал долго думать, пришёл к дяде и говорит:

— Пойдём, дядя, на работу; ты будешь воровать, а я тебе помогать.

— Ладно, пойдём!

‎Вот и пошли; идут мимо болота, глядь — дикая утка в камышах гнездо свила и сидит себе на яйцах.

— Давай-ка утку изловим! — говорит дядя и стал подкрада́ться; только птицы не поймал, понапрасну с гнезда согнал.

А Сенька Малый шёл позади и вырезал из дядиных сапогов подмётки.

— Ну, Сенька, — сказал дядя, — я хитёр, а ты хитрее меня!

Идут они дальше; а навстречу им три мужика, ведут на базар быка продавать.

— Как бы нам, дядюшка, этого быка достать? — спрашивает Сенька.

— Эх ты; ведь теперь не ночь; серед бела дня не украдёшь.

— Небось украду!

— Что ж ты, али и взаправду мудрёней дяди хочешь быть?

— А вот увидишь!

‎Сенька Малый снял с правой ноги сапог, бросил на дорогу и укрылся с дядей в сторонке. Мужики дошли до этого места.

— Стой, ребята, — закричал один, — вишь какой славный сапог валяется.

— Хорош, да что с ним делать-то? Кабы пара нашлась, можно бы взять; а теперь что? Одна нога в сапоге, а другая в лапте!

Посудили, подумали и, не взяв сапога, пошли прочь. Сенька тотчас надел правый сапог, а левый снял; забежал вперёд, кинул его на дорогу и спрятался в канаву.

— Стой, ребята, — закричал тот же мужик, — вот и другой сапог. Знать, какой-нибудь Разувай Федулыч растерялся. Ну-тко, братцы, вперегонки за тем сапогом! Ведь годятся на вечеринки к девкам ходить.

Бросили быка и пустились вперегонки назад; а Сенька Малый того и добивался, подхватил сапог и погнал быка в сторону; загнал его в болото, отрубил голову и приставил её опять на прежнее место.

‎Мужики пробегались попусту; воротились — нет быка; пошли искать, искали-искали, ходили-ходили и набрели на болото.

— Ишь куда нелёгкая его угораздила! Прямо в тину затесался! Надо, — говорят, — вытаскивать…

Достали верёвку, сделали петлю, набросили с размаху и зацепили за рога, понатужились да как дёрнут — так все наземь и попа́дали.

— Ахти, какое горе! Ведь совсем быка загубили, как есть голову оторвали!

Делать нечего, пошли мужики домой с пустыми руками; а Сенька Малый позвал дядю, вытащили вдвоём быка, содрали кожу, разрубили мясо на части и стали делиться. Дядя говорит:

— Неужли ж делить поровну? Я старше, мне следует больше!

‎Сенька обиделся, схватил бычью кожу и ушёл от дяди; забрался в кусты, вы́резал два берёзовых прута и принялся хлестать по коже. Хлещет да во всё горло выкрикивает:

— Батюшки! Не я один крал, дядя помогал!

Дядя услыхал это. «Ну, — думает, — попался Сенька!» — и приударил с испугу домой; а Сенька сбегал за лошадью, поклал всю говядину на воз, отвёз её в город и продал за чистые денежки.

‎На другой день пришёл Сенька Малый к дяде, зовёт государеву казну воровать.

— Пойдём, — говорит, — на работу; ты будешь воровать, а я тебе помогать.

Вот пришли ночью к царскому дворцу; у ворот стоят часовые — как тут ухитриться? Сенька Малый подкопался под угол, залез с дядей в кладовую и ну набивать карманы. Что тут золота, что серебра они утащили! Полюбилось им это дело, и повадился Сенька кажную ночь ходить в царскую кладовую да забирать деньги.

‎Захотел царь посмотреть свою казну, видит — что-то неладно, много добра распропало; со́звал совет и стал спрашивать: как бы умудриться да вора поймать? И придумали сообща: у той самой дыры, куда вор лазит, поставить большой чан со смолою. Как сказано, так и сделано; целый день смолу топили да всё в чан лили. Вечером поздно зовёт Сенька Малый дядю на промысел.

— Пойдём, — говорит, — ты будешь воровать, а я тебе помогать.

Вот пришли к царской кладовой. Сенька Малый стал посылать дядю:

— Ты полезай наперёд, а я за тобою!

Дядя полез — и прямо в чан угодил; как закричит благим матом:

— Ох, смерть моя! В смолу попал.

Сенька думал было его вытащить, возился с ним, возился, нет — ничего не поделаешь! «Пожалуй, — думает, — по нём и меня дознаются!» Взял отвернул ему голову и понёс к тётке: так и так, сказывает ей, пропал дядя ни за грош!

‎Наутро доложили царю: который-де вор казну воровал — нынче в смолу попал, только головы нету. Царь приказал заложить тройку лошадей с колокольчиком и везти мёртвое тело по всем сёлам, по всем городам: не найдутся ли сродники? Коли станет кто по нём плакать, сейчас того хватать да в кандалы ковать.

— Тётушка, — спрашивает Сенька, — хочешь поплакать по своём муже?

— Как же не хотеть, родимый? Всё-таки муж был!

— Слушай же: возьми новый кувшин, налей молока и ступай навстречу: как увидишь, что везут твоего покойника, спотыкнись нарочно, разбей кувшин и плачь себе вволю.

Тётка взяла новый кувшин, налила молоком и пошла навстречу.

‎Вот везут мёртвое тело, и как только поравнялись с нею — она вдруг будто споткнулась, разбила кувшин, разлила молоко и начала громко плакать да причитывать:

— Свет ты мой! Как мне жить без тебя?

Сейчас набежали со всех сторон солдаты, окружили бабу и стали допрашивать:

— Говори, старая, о чём голосишь? Не признала ли покойника? Что он — муж тебе, брат али сват?

— Батюшки мои ро́дные! Как же не плакать мне? Сами видите, какая беда надо мною стряслась: разбила кувшин с молоком! — и опять принялась выть.

— Экая дура, нашла о чём плакать! — говорят солдаты, и поехали дальше.

‎На другой день докладывают царю: где-где ни возили покойника, никто не сказался из сродников, никто по нём не поплакал; только и слёз видели, что одна старуха кувшин разбила да над черепьём голосила.

— Что ж вы её не хватали? — говорит царь. — Кто другой, а уж она наверно знает про вора! — и опять-таки приказал возить мёртвое тело по всем сёлам, по всем городам.

— Тётушка, — говорит Сенька Малый, — хочешь похоронить дядю?

— Как же не хотеть, родимый? Всё-таки муж был!

Сенька запряг лошадь в телегу, приехал в ту саму деревню, где с мёртвым телом ночевать пристали, и просится на постоялый двор.

— Куда тебе? — сказывает хозяин. — Вишь сколько народу наехало.

— Пусти, добрый человек! Ведро вина куплю.

Услыхали солдаты.

— Пусти! — говорят.

Сенька купил ведро вина и напоил всех допьяна; крепко заснули и хозяин и сторожа, а Сенька Малый отпёр ворота и увёз покойника.

‎Поутру проснулись солдаты, собираются ехать и сами не знают: как быть, что делать? Воротились к царю; доложили, что мёртвое тело ночью выкрадено, а кем и как — неведомо. Царь созвал совет и опять спрашивает: нельзя ли как умудриться — изловить вора? Совет и придумал поставить на таком-то лугу целую бочку вина, при ней кучу денег рассыпать, а в стороне часового спрятать; известное дело: вор не утерпит, придёт воровать, напьётся пьян — тут его и хватай! Сказано — сделано. Сенька Малый выбрал тёмную ночь и пошёл воровать; приходит на луг, стал было деньги огребать, да почуял, что вином пахнет: «Дай винца попробую!» Попробовал — славное вино, сроду такого не пивал! «Ну-ка ещё!» Пил-пил и напился пьян как стелька; и с места не сошёл: где воровал, тут и уснул.

‎А часовой давно его заприметил. «Ага, — думает, — попался, любезный! Теперь полно по свету гулять; насидишься в сибирке^[11]!» Подошёл к Сеньке Малому и обрезал ему половину бороды: коли и уйдёт, так было́ б признать по чём. «Пойду теперь — доложу по начальству». Пока добрался часовой до начальства, уж светать стало; Сенька проснулся, опохмелился, хвать рукой за бороду — половины как не бывало. Что делать? Думал, думал и надумался; пошёл на большую дорогу и давай всякого встречного-поперечного таскать за бороду, кого ни ухватит — так половина бороды и прочь! Как тут вора узнать? Выпутался Сенька из беды, отрастил снова бороду и стал себе жить-поживать, в чужое добро лапы запускать; и долго бы жил, да вот недавно повесили.