А Вы знаете, что есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие,
которые своего брата не стыдятся. К таким-то и попалась Крошечка-Хаврошечка.
Осталась она сиротой маленькой; взяли ее эти люди, выкормили, над работою каждый день занудили, заморили: она и подает, и прибирает, и за всех и за все отвечает. А были у ее хозяйки три дочери большие. Старшая звалась Одноглазка, средняя — Двуглазка и меньшая — Триглазка. Они только и знали у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала, их обшивала, для них и пряла, и ткала, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно — ткнуть да толкнуть есть кому,
а приветить да приохотить нет никого.
Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать:
— Коровушка-матушка, меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрашнему дню дали пять пудов напрясть, наткать, побелить, в трубы покатать.
А коровушка ей в ответ:
— Красная девица, влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь — все будет сработано.
Так и сбылось. Вылезет красная девица из ушка — все готово: и наткано, и побелено, и покатано.
Отнесет к мачехе; та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а ей еще больше работы задаст. Хаврошечка опять придет к коровушке, в одно ушко влезет, в другое
вылезет и готовенькое возьмет-принесет.
Дивится старуха, зовет Одноглазку:
— Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая, догляди, кто сироте помогает: и ткет, и прядет, и в трубы катает.
Пошла с сиротой Одноглазка в лес, пошла с нею в поле; забыла матушкино приказание, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке, а Хаврошечка приговаривает:
— Спи, глазок!
Глазок заснул.
Пока Одноглазка спала, коровушка и наткала, и побелила.
Ничего мачеха не дозналась, послала Двуглазку. Эта тоже на солнышке распеклась и на травушке разлеглась, матернино приказание забыла и глазки смежила.
А Хаврошечка баюкает:
— Спи, глазок, спи, другой!
Коровушка наткала, побелила, в трубы покатала, а Двуглазка все еще спала.
Старуха рассердилась, на третий день послала Триглазку, а сироте еще больше работы дала.
И Триглазка, как ее старшие сестры, попрыгала-попрыгала и на травушку пала.
Хаврошечка поет:
— Спи, глазок, спи, другой!
А об третьем забыла. Два глазка заснули, а третий глядит, все видит, все — как красная девица в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала.
Все, что видела, Триглазка матери рассказала. Старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу:
— Режь рябую корову!
Старик так-сяк:
— Что ты, жена, в уме ли? Корова молодая, хорошая!
— Режь, да и только!
Наточил ножик…
Побежала Хаврошечка к коровушке:
— Коровушка-матушка, тебя хотят резать.
— А ты, красная девица, не ешь моего мяса; косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водою их поливай.
Хаврошечка все сделала, что коровушка завещала. Голодом голодала, мяса ее в рот не брала, косточки каждый день в саду поливала.
И выросла из них яблонька — да какая! Яблочки на ней висят наливные, листвицы шумят золотые, веточки гнутся серебряные. Кто ни едет мимо — останавливается, кто проходит близко — тот заглядывается.
Случилось раз: девушки гуляли в саду; на ту пору ехал по полю кудреватый молодец. Увидел яблочки, затрогал девушек:
— Девицы-красавицы,— говорит он,— которая из вас мне яблочко поднесет, та за меня замуж пойдет.
И бросились три сестры одна перед другой к яблоньке.
А яблочки — то висели низко, под руками были, а то вдруг поднялись высоко-высоко, далеко над головами стали. Сестры хотели их сбить — листья глаза засыпают, хотели сорвать — сучья косы расплетают. Как ни бились, ни метались — руки изодрали, а достать не могли.
Подошла Хаврошечка, и веточки приклонились, и яблочки опустились.
Молодец на ней женился, и стала она в добре поживать, лиха не знать.
