Царь-Солома
Жил-был в некотором царстве, в неизвестном государстве царь: мудрый, жизни примерной и грамотный. Жилось народу хорошо, и царю тоже; но только сам царь очень тосковал, что у него детей не было. И послал ему, наконец, Бог сына на радость, да такого пригожего, такого умного, что все диву давались. Обрадовался царь, а чтоб сыну здоровья придать, указал он повесить люльку в саду царском, на вольном воздухе, на ветру, чтобы царевич силы набирался, крепчал, чтоб его ветром перелетным обвеяло, солнцем обрумянило.
А жил возле царского терема кузнец, у которого в это время тоже сынок родился. Вот и стала нечистая сила кузнеца смущать:
— Смени да смени своего сына на царевича: твой сынок и будет царем, как вырастет.
Послушался кузнец нечистой силы, обернул сынка в чистые тряпки, отнес его в царский сад, вынул из люльки царевича, обернул его тряпичкой поплоше, а своего сына положил на его место в золоченую люльку под парчовое одеяло; потом пошел да царевича малого на солому на задворках бросил и ушел восвояси.
Проходил в это время мимо дворца царского пастух, услыхал — дитя плачет, а солома-то у забора словно сама собой шевелится. Подивился пастух на это, подошел поближе, раскопал солому, смотрит, а там дитя барахтается, плачет-разливается и ручонками размахивает. Пожалел пастух ребенка.
«Давай-ка, — думает, — возьму я его к себе. Небось, у меня вырастет, хлеба и для него у меня хватит… А парень, поди, цепкий будет, ишь как ручонками-то за меня цепляется!» Взял он ребенка и унес к себе.
Ну, хорошо. Растет сын кузнеца у царя в палатах; живет, растет и царевич у пастуха. Никто ничего диковинного не примечает, только сам царь недоумевает:
— Это, — говорит, — не мой сын. Это подменыш, потому он и говорить-то по-царски не умеет! Всё-то он по-своему хочет!..
И точно, станет царь царевичу про законы толковать, а царевич про железо речь ведет. Скажет царь, что-де «надо бы там-то и там-то стражу для надзора поставить», а подменыш ему свое в ответ:
— Нет, — говорит, — лучше нам кузницу поставить, дело-то вернее будет!..
Как же тут царю не догадаться, что не царевич это, а подменыш? Кузнецкий сын по-своему и речь ведет!
Вот поехал как-то царь на охоту и свиту свою с собой взял. Ездили- ездили по лесу; стало дело к ночи близиться, царь и остановился для ночевки, а свита его по лесным тропам поехала дичину выслеживать, да и заблудилась ночным временем в лесной чащобе. Вот они ездили-ездили, плутали по лесу, плутали и добрались до какой-то речушки. Смотрят, а возле речушки на угорышке пастух сидит, стадо пасет.
Вот они и спрашивают его:
— Добрый человек, скажи, не утаивай: как твое имя? Много ль голов в стаде у тебя? Глубока ли тут речка вброд?..
А пастух им кряду и ответ дает:
— Матвей. Триста. Брод по колено!..
Царские люди диву дались: это что за сметливый пастух такой!.. Однако захотели сбить его с толку, указали ему на колымагу свою золоченую и спрашивают:
— Отгадай, добрый человек, что дороже всего на свете?
Так и думали царские люди, что позарится мужичонка на золотую колымагу, которой он, само собой, отродясь не видал, тут они его на смех и поднимут. Да не тут-то было: вынул пастух ломоть хлеба с солью из кошелки и говорит:
— Вот, — говорит, — что на свете дороже всего! Так-то.
Почесали затылки царские люди и говорят между собой:
— Зубастый парень… С ним тягаться — не выходит дело!..
Ну, расспросили они потом у пастуха про дорогу и поехали к царю назад. Приезжают к нему; так и так, говорят, вот что видели мы и слышали; мудрёный пастух!..
И догадался тут царь, что не пастух это был, а его сын, которого подменили. Сел он на коня, поехал на то место, где его свита пастуха встретила, а того и след простыл.
Той порой умерла у царя царица, он и женился на другой.
И случилось как-то царю из царского города по делам уехать в другой уезд. А молодая царица в это время с другим, неверным царем сговорилась, как бы им царя извести да вместо него самим всем царством завладеть. Ну, это они толкуют между собой, а той порой и проведал о том царевич-пастух; созвал он товарищей и говорит им:
— Вот что, ребята! Соберем-ка мы войско ратное и выберем себе своего царя. А кого выбрать, жребия кидать мы не будем, а выйдем на болото, и как станут квакуши квакать, — пусть каждый из нас крикнет им, чтоб он замолчали. И кого из нас квакуши послушают, пусть тот и царем будет над нами.
Вот они так и сделали. Вышли на болото, стали друг за дружкой на квакуш кричать, чтобы те замолчали, — квакуши и в ус не дуют, — квакают пуще прежнего. А как гаркнул на них царевич-пастух, — квакуши — ни гу-гу. Молчат, сидят.
Однако никто не согласился пастуха царем считать, мало ли почему квакуши не квакают, — и говорят:
— Нет, братцы, это что?.. А давайте укажем лягушкам, чтоб они снова заквакали!.. Вот кого они послушают, — тот и впрямь царь между нас.
Стали они снова кричать, — а квакуши опять никого не слушаются, голоса не подают А как дошел черед до царевича да гаркнул он на квакуш, — так все болото заквакало, хоть уши затыкай.
— Ну, — говорят царевичу, — видно, так и надо, чтоб быть тебе царем над нами!..
Вот и стал царевич-пастух самым заправским царем, стал указы писать, распоряжения давать; людей своих вооружил и пошел на город, в котором царица с неверным царем делами правила…
Да изменил новому царю один воин, побежал впереди в город, чтобы царицу о беде неминучей упредить; хорошо, что пастуховы воины его заприметили и на бегу подстрелили. А так как был царский город недалеко, — услыхала царица пальбу, перепугалась и посылает узнать, что, мол, такое случилось: у неё самой на уме недоброе было, так она всего и опасалась.
Побежал посол, увидал человека убитого, вернулся к царице и поведал ей о том. Она собрала войско и пошла на царевича-пастуха вместе с неверным царем. Завидело их войско пастухово, испугалось, разбежалось по лесу и схоронилось. А царевича-пастуха схватили и связали. Царевич — ничего, только говорит:
— Дозвольте мне, господа, рожок с собой взять, перед смертью поиграть.
Ну, вот, привезли пастуха в город, стали виселицу строить, чтобы его вешать, а он им и говорит:
— Повесьте меня наискось, а для того сделайте вы мне три петли, одну на шею, другую на руку, а третью на ногу!..
— Что ж, — говорят, — это ничего. Пускай его и так повисит.
И сделали для пастуха три петли.
Поднялся царевич на лестницу, чтобы до петель достать.
— Дозвольте, — говорит, — в рожок поиграть!..
— Что ж, — говорят, — ничего, можно; поиграй!..
Вот он и затрубил в рожок в первый раз, — глядь из лесу рать его выбежала; он во второй раз затрубил, — они на коней сели; в третий раз затрубил, — бросилась его рать к палатам царским, схватили царя неверного и повесили его на первой петле; царицу — на другой петле, а в третью стали совать того, кто эти самые петли налаживал. А налаживал-то их тот самый кузнец, который царевича своим сыном подменил. Ну, тут он при всем честном народа в своем грехе-то и покаялся.
Вот мало спустя приезжает домой сам старый царь.
Узнал он, что без него произошло, обрадовался он, что сын-то его настоящий объявился, да что такой он смышленый и дельный, — передал ему все царство, а сам в отставку вышел.
Ну, и стал новый царь царствовать, дела решать, да все загадками, куда мудренее старого царя. И прозвал он себя царь-Солома, потому что нашел его пастух на соломе.
Пришло время, и умер царь-Солома и попал в ад. Как воскрес Христос да сошел в ад, чтобы хороших людей из ада вывести, увидал Он в аду, в геенне огненной, царя-Солому и говорит ему:
— Ты здесь зачем? Чай, ты и хитрый, и мудрый был!..
А царь-Солома Ему и отвечает:
— А кто же мне мудрость-то дал? Ты, небось!..
И сказал ему тогда Христос:
— Иди за Мной!
И вывел его Христос из ада, однако, в рай его за Собой не повел. И остался с той поры царь-Солома между адом и раем.
Да, вот и хитрый был царь-Солома, а все не святой. В святые-то выхитрить себя так и не смог!..
